Из журнала "ZOO-бизнес" №4,5-2006 В.И. Гула, майор запаса, г. Великие Мосты, Львовской обл.
Плачет Нюрка — живая душа Слезы с кровью смешались на лапах. Ах, как Нюрка была хороша — Самый тоненький чуяла запах. Вертолетный врезается пол В иссеченное Нюркино тело. Сотню раз она чуяла тол, А в сто первый чуть-чуть не успела. По загривку прошел холодок, Когда запахом сбоку пахнуло, И на тонкий стальной проводок По расщелине лапа скользнула. И взметнулся огонь из камней, И запахло железом каленым, И хозяин, идущий за ней Опустился на землю со стоном. Плачет Нюрка, от слез мокрый пол, И летит винтокрылая птица. Плачет Нюрка — себе не простит. Но ведь плачет — и все ей простится. То, что собака может быть другом и защитником, я понял в 12 лет, когда меня укусил заставской пограничный пес. Было это так давно, что уже и клички этого пса я не припомню. Мы с друзьями, возвращаясь из леса, встретились с пограничным нарядом, в составе которого был инструктор с собакой. Я держал в руках палку. На каком-то этапе разговора, взмахнув палкой, я ударил ею по земле, и в тот же миг почувствовал острую боль в предплечье. Палка выпала из руки, мои глаза, удивленные и испуганные, встретились с глазами вцепившегося в меня крупного черного пса. Команда инструктора заставила собаку отпустить меня. Ребята потом рассказывали, что это все длилось несколько секунд, а мне показалось — целую вечность. Пес виновато сидел в стороне, хозяин ругал его, перебинтовывая мое предплечье… Шрамы до сих пор напоминают мне о той далекой истории. В верности, преданности собаки своему хозяину, дружбе с ним я убеждался в дальнейшем множество раз. Постоянная готовность защитить хозяина даже ценой собственной жизни — это ответ «братьев наших меньших» на доброту, заботу и любовь нас — «братьев старших». Та история, произошедшая со мной в далеком детстве, спустя десять лет сильно изменила мою жизнь. …Августовская жара 1984 года, автобус, следующий по маршруту Львов—Червоноград… И надо же такому случиться: встречаю бывшего начальника 25 заставы майора Алехина. Оказывается, теперь он — начальник отдела кадров воинской части, готовящей кинологов для границы. В разговорах время прошло незаметно, он вышел в Великих Мостах. На прощание я пообещал зайти к нему на обратном пути из Червонограда, и слово свое сдержал. Уже в сентябре меня снова призвали на службу и направили для учебы в школу прапорщиков. Время обучения пролетело быстро, шесть месяцев — как один. И вот я уже докладываю командиру части подполковнику Рылькову о том, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Получаю назначение: старшина учебной кинологической заставы; дальше — служебные будни. Присутствуя при кормлении и выгуливании служебных собак (а их было в учебной заставе около сотни), я держался на безопасном расстоянии. Мне казалось, что любая из них готова вцепиться в меня. Но какая-то неведомая сила с каждым днем подталкивала меня ближе к вольерам, заставляя забывать о страхе, но помнить об осторожности — ведь я пока что был «чужой». Слушая рассказы и наставления сержантов, я, в конце концов, победил тот неприятный липкий страх. Взяв на кухне для служебных собак мяса, подошел к первому вольеру. Что я говорил собаке? Наверное, «умная, хорошая», просил подойти ко мне, предлагал угощение… Мне удалось преодолеть грань недоверия между нами. Может быть, кому-то это покажется смешным, забавным, но для себя я открыл неизвестную ранее сторону сосуществования людей и собак, мир, который предстояло осмыслить и понять. Для этого мне пришлось заняться изучением физиологических основ поведения и дрессировки служебных собак, методики и техники дрессировки, тактики применения собак. Все прочитанное сопоставлял с тем, что делают сержанты-командиры и курсанты на занятиях по практической дрессировке. Таким образом, накапливал необходимые знания и опыт. Для того чтобы приобрести практические навыки, использовал командирских, то есть сержантских, рабочих собак — на них отрабатывал технику выполнения приемов как общедисциплинарных, так и специальной дрессировки. Поначалу — под контролем кого-нибудь из опытных сержантов, а потом, через пару недель, начал работать самостоятельно. Почувствовав уверенность в себе, стал вынашивать мысль обзавестись личной собакой. За полтора года службы я настолько «прикипел» к немецким овчаркам, что о выборе какой-то другой породы у меня даже мысли не появлялось. А к тому времени в Афганистане уже шестой год шла война. Открыто об этом не говорилось, хотя «черные тюльпаны» регулярно доставляли в разные точки Советского Союза печальный «Груз-200» — цинковые гробы с погибшими. В газетах и на телевидении время от времени появлялась информация о Героях Советского Союза, удостоившихся этого звания «там» за выполнение интернационального долга. Но нигде ни словом не упоминалось о том, что на территории Афганистана участие в боевых действиях принимают пограничники. Даже о тех, кто получил звание Героя, говорилось: «удостоен за защиту Государственной границы», «при отражении нападения бандформирований на советскую землю» и т.д. Великомостовская межокружная школа дважды в год проводила выпуски кинологов для Западного и Прибалтийского пограничных округов. На выпускные экзамены всегда приезжал из Киева человек-легенда, кинолог с большой буквы, о котором писали книги и снимали фильмы — старший прапорщик Александр Николаевич Смолин, участник Великой Отечественной войны, ветеран пограничных войск, кинолог от Бога, задержавший за время службы более ста шестидесяти вооруженных диверсантов — и все благодаря собакам. Вот с таким Человеком свела меня судьба той далекой весной 1985 года. Этот человек открыл мне путь в кинологию. Феноменальная память и громадный опыт Александра Николаевича всегда были востребованы в деле подготовки как солдат-кинологов, так и командиров — руководителей учебного процесса. Он умел доходчиво разъяснить, показать на практике, при необходимости поругать и строго спросить, но при всем этом всегда стоял горой за «своих» собачников. Посмотрев на стоящих в строю курсантов и закрепленных за ними собак, Александр Николаевич по каким-то, только ему известным признакам мог дать реальную оценку работе каждой собаки, и практически все его прогнозы на экзаменах подтверждались. Человек, подчинивший себе и обучивший собаку — это дрессировщик, а кинолог — это человек, несущий полную ответственность за судьбу собаки, обладающий безграничным терпением, пониманием, верой и любовью: только в таком соединении возможна гармония, преданность и отсутствие предательства. А сейчас я хочу подойти к тому моменту, когда в моей жизни появилась личная собака. Именно ей и будет посвящен этот рассказ — быль о собаке, вместе с хозяином ушедшей на войну. В сентябре 1986 года через Брестский клуб служебного собаководства я купил для себя немецкую овчарку. Владелица этого молодого красивого пса по кличке Ойдан прощалась с собакой со слезами на глазах, обнимая и целуя своего воспитанника. Потом вручила мне документы на собаку и пожелала нам счастливой службы. Мы попрощались, и я, уже с собакой, уехал в часть. Несколько дней ушло на привыкание, мы подружились, и начались трудовые будни — дрессировка. За три месяца упорного труда мой «немец» приобрел хорошие навыки дисциплины, научился ходить по следу, делать выборку вещи и человека, бороться и задерживать двух-трех (пока еще учебных) нарушителей, обнаруживая их, где бы они ни укрывались — в грузовом железнодорожном или автомобильном транспорте. В целом работой собаки я был доволен, даже удостоился похвалы самого Александра Николаевича Смолина. По возвращении из Бреста меня ожидало ошеломляющее известие — пришла разнарядка на двух человек для прохождения службы в Афганистане. Командир части выбрал двух холостяков: меня и Ваню Ткаченко. Если бы не Ойдан, наверное, моя судьба сложилась бы иначе. По прибытии в отряд нас расквартировали в казарме, собаку определили на проживание в недостроенном здании ветеринарной службы, так как вольеров для содержания собак не хватало — их строительство только велось. Со следующего дня с нами уже начали проводить занятия, учили всему, что необходимо знать и уметь в условиях боевых действий, чтобы выжить. Мои познания по инженерной подготовке, особенно в отношении мин, фугасов (как отечественных, так и зарубежных) были теоретическими, почерпнутыми из специальной литературы. Но мне повезло познакомиться с главным инженером, подполковником Виталием Осиповичем Полуниным. Это был высокий, крепкий, коренастый, с лихо закрученными черными усами и кавалерийскими эмблемами в петлицах человек, который за годы пребывания в Афганистане накопил громаднейший опыт: десятки тысяч обезвреженных мин, фугасов и других взрывоопасных предметов. Выгуливая собаку, я попался ему на глаза, и наша с Ойданом судьба была предрешена — минно-розыскная служба. В течение трех недель длилась наша подготовка: до обеда мы занимались по различным дисциплинам, а после обеда я усиленно тренировал собаку. Ойдан запомнил запах взрывчатки и вел заинтересованный поиск. Но кормили собак плохо, мясо давали редко — да и мы питались не лучше. Поэтому я всегда старался припасти для собаки что-нибудь вкусненькое. Через две недели мы уже адаптировались и акклиматизировались. Несколько раз видели, как привозили раненых из-за реки Аму. Для нас организовали встречу с десантниками, рассказавшими о своем боевом опыте. Сегодня я понимаю, что это была психологическая обработка, а тогда даже мысли такой не возникало. Учились военному делу настоящим образом. Мы с Ойданом усердно трудились. После Нового года группа сдала зачеты, и нас распределили по воюющим отрядам. Я уже знал, что определен во вторую мотоманевренную группу с местом дислокации — город Шеберган, а прибывший со мной Ваня Ткаченко получил назначение в Московский погранотряд Таджикской ССР старшиной минометной батареи мотомангруппы «Русток» — на два года разошлись наши пути. Перед завершением доподготовительных курсов нам всем были выданы служебные паспорта, где уже стояла виза «многократно в ДР Афганистан», а удостоверения личности предстояло сдать в отделы кадров. 6 января 1987 года, после процедуры оформления, мы вышли на вертолетную площадку, где нас ожидал «борт» (так называли транспортный вертолет «Ми-8», предназначавшийся для перевозки людей и грузов). Но в условиях войны на него крепилась броневая защита для экипажа и подвешивалось вооружение. Тогда «Ми-8» становился грозной боевой машиной, способной нести бомбы и кассеты с неуправляемыми ракетами. Еще эти машины вооружали пулеметами. Для пущей безопасности летали парами или тройками, иногда под охраной вертолета огневой поддержки «Ми-24», который еще называли «крокодил» или «горбатый». «Ми-24» — даже с виду грозная машина, снизу полностью бронированная; фонарь кабины пилотов — из пуленепробиваемого стекла. Но для зенитных ракет оба типа вертолетов были уязвимы, несмотря на крепившиеся к каждому «борту» тепловые ракеты-ловушки, которые отстреливались от вертолетов в полете при возникновении опасности для того, чтобы «обмануть» зенитные ракеты с тепловыми самонаводящимися боеголовками. От опыта пилотов тоже зависело очень многое, и самое главное — человеческие жизни. Ойдан по команде «вперед», даже не коснувшись стремянки, запрыгнул внутрь вертолета. Мы оба немного волновались. Собака, не понимая, что происходит, смотрела мне в лицо, прижимаясь к моей ноге. Полет проходил нормально, на небольшой высоте мы пересекли государственную границу и оказались над территорией Афганистана. Местность серая, пустынная, песчаные барханы, как волны на море, только недвижимые. Вертолеты стороной обходили кишлаки, чтобы не попасть под обстрел. Летели низко и, казалось, очень быстро — при такой скорости попасть в машины из гранатометов или зенитных ракет очень сложно. Облетев город стороной, мы прибыли в расположение мотоманевренной группы «Шеберган» — траншеи, блиндажи, бронированная и транспортная техника в капонирах, посты наблюдения и минометная батарея, накрытая маскировочными сетями. Наш «борт» приземлился на выстеленную металлическими плитами площадку, а второй барражировал в воздухе, чтобы в случае обстрела прикрыть огнем и дать возможность приземлившемуся взлететь и уйти из-под обстрела. Нас встречали, ведь мы привезли самый ценный груз — почту: письма и посылки. Как здесь ожидают почту — мне еще предстояло понять. Меня провели в расположение второй заставы. Блиндаж — крыша возвышается на метр над землей, все остальное в земле; канцелярия, служащая спальным помещением для офицеров и прапорщиков заставы, стены побелены известью, настелены полы из досок, есть освещение от дизельных агрегатов. Замполит заставы Володя Забелин после знакомства объяснил, что половина заставы на выезде — охраняют газопровод, показал, где находятся вольеры для собак. Как и все остальные строения, вольеры построены из высушенных глиняных кирпичей. На кухне горит огонь и в кастрюле что-то кипит. Заметив меня, из кухни для собак вышел боец и представился: «Младший сержант Крупа. Прибыл в декабре после окончания Душанбинской школы инструкторов служебных собак, специализация — минно-розыскная служба». У младшего сержанта есть собака — ризеншнауцер, уровень ее подготовленности я узнаю, когда сделаю проверку. А сейчас интересуюсь: чем кормят собак? Оказывается — дают крупу, пшено или овсянку, иногда комбижир. А по норме довольствия положено мясо II категории или субпродукты, по норме «замена» идут китовые консервы, еще положены овощи — картофель, морковь, свекла столовая; жир, соль, мясокостная мука и поливитамины. Если этого всего нет, то должна быть замена мясорастительными консервами. От сержанта узнаю, что его с собакой по назначению не используют, хотя в декабре прошлого года два мангрупповских БТР подорвались на минах — слава Богу, никто не погиб и не был искалечен, обошлось ранениями и контузиями. Оказывается, даже в условиях боевых действий некоторые командиры на собак надежд не возлагают. Ужин в столовой оказался скудным: каша с тушенкой, салат из консервированной свеклы и консервированного лука. На следующий день, получив со склада все необходимое для тренировки собак, сделал закладки — замаскировал в земле мины и тротиловые шашки. После обеда проверил работу сержантского ризеншнауцера — специальная подготовка по поиску мин оказалась очень слабой. Мы занялись ежедневными тренировками: 4 часа утром и 3 часа после обеда. Работали на участках дорог, учебных «заминированных» полях, а также в траншеях и блиндажах. Ежедневные тренировки приносили результаты — «заработал» ризеншнауцер, Ойдан стал работать увереннее при обыске внутри траншей и блиндажей. Это радовало и вселяло надежду, что и боевых мин собаки не пропустят, а обнаружат и покажут их местонахождение. Чередуя работу с отдыхом, меняем условия работы, подбадриваем собак и поощряем при каждом правильном обнаружении. Январская погода в Афганистане капризно-дождливая: сначала дует ветер, высушивая землю, потом несколько суток — пыльно-песчаные бури, затем еще пару суток — дождь как из ведра, а далее все повторяется сначала. Такова погода на относительно равнинной местности — Шеберган, Мардион, Андхой. Несколько раз мы выезжали в город, и я увидел, как выглядит местное население — мужчины в чалмах, халатах и галошах (зачастую на босу ногу); женщины в паранджах смотрят на окружающий мир сквозь сеточку, их лиц не видно. Город — грузовые и легковые авто, лошади, верблюды, ослы, шум базарной толпы. Открытые двери магазинов и мастерских. Дети машут нам руками, солдаты в ответ улыбаются и приветствуют взмахами рук детей и взрослых. В этом хаосе не поймешь, кто друг, кто враг: нужно быть постоянно начеку. Здесь я впервые увидел, что дрова продают на вес, как у нас овощи или фрукты. Дети на улицах не просто гуляют, а зарабатывают, разнося воду, товары и помогая взрослым в магазинах и мастерских. Зрелище города поразило меня, но признаков войны я не обнаружил, пока мы не выехали на окраину города. По сгоревшим саманным домам видно, что здесь шли бои; остовы обгоревших грузовиков и БТР у обочины — не разобрать, наши или афганской армии. Во время первой поездки в город мы с Ойданом много смотрели по сторонам: все было для нас непривычно чужим — люди с оружием в военной форме; те, кто в халатах и чалмах — тоже вооружены… Нервное напряжение в ожидании нападения, обстрела или провокации (мы были предупреждены, что это возможно). Но в стране идет процесс национального примирения, поэтому мы должны не спровоцировать боевых действий. После встречи командиров с нашими военными советниками при афганской армии бронегруппа на максимально возможной скорости возвратилась в расположение мотоманевренной группы (ММГ). После обеда тренируем собак, при усадке щупами тщательно проверяем местонахождение мины или фугаса, обозначая их красными флажками с литерой «М». Попутно исправляем ошибки, допущенные нами и собаками, чтобы не повторить их при боевой работе: ведь не зря говорят, что сапер ошибается лишь один раз. Мне не нравится, что собак плохо кормят, но мои просьбы тыловики оставляют без внимания. На совещании пытаюсь объяснить начальнику ММГ, что собакам для ведения поисковой работы необходимо полноценное питание. Нехватка в организме животных витаминов, минералов и белков может повлиять на работоспособность, умение четко, быстро и правильно различать искомые запахи, т.е. мины и другие взрывоопасные предметы. Кормить собак стали лучше, но полностью того, что положено, не дают — приходится выпрашивать витамины у медиков. Участились выезды на охрану Джоркудукского газокомпрессорного комплекса. Оттуда газ качают в Союз, а «духи» хотя бы раз в месяц стараются подорвать трубопровод. Нам с Ойданом приходится обеспечивать прикрытие работы разведчиков: проверяем на наличие мин места встреч с информаторами. При проверке старой траншеи Ойдан сел перед растяжкой: установлена граната Ф-1, больше «сюрпризов» нет. Мы свою задачу выполнили. Работой Ойдана я доволен, все команды он выполняет с полуслова. Ночи пока очень холодные — даже в валенках и ватных штанах промерзаю до костей. Спасибо собаке — отогревает мне спину. Главное — ночь продержаться и не уснуть, а то можно не проснуться. Возвратившись из рейда в ММГ через трое суток, встречаем группу незнакомцев. Оказывается, прибыли в командировку на сорок суток сотрудники КГБ из московского управления, цель командировки — военная тайна. У комитетчиков нет никаких знаков различия, воинских званий не называют, обращаются друг к другу только по имени-отчеству — серьезные ребята. Экипировка продумана, все подогнано. Вначале мы посмеивались, увидев, что на их автоматные и пулеметные стволы надетые презервативы, но… Мы закрывали стволы от попадания грязи и песка тряпками и гильзами от реактивных осветительных патронов. Для того, чтобы открыть огонь, нам приходилось вытаскивать тряпки или снимать гильзы, чтобы стволы не разорвало. У группы из КГБ этой проблемы нет: через презервативы песок и грязь в каналы стволов не попадают, а при стрельбе пуля легко срывает это защитное средство. Больше мы над комитетчиками не подшучивали. После рейдов отдыхаем, стираем одежду, тренируемся — серая обыденность. Тоска зеленая берет, когда смотришь на унылые пустынные пейзажи. Ночью в городе опять слышна стрельба, нити трассирующих пуль прошивают темень, взрывы, что-то горит, кто-то против кого-то воюет… Томительное ожидание почты. Теперь я понимаю, почему ребята так ждут писем — весточки из дома от родных и любимых, оттуда, где нет войны, где не стреляют, не убивают, не калечат, где существует Мир. Ойдан в такие минуты кладет голову мне на колени и смотрит в лицо, понимая мое состояние. Стоп, не грустить, идем работать. Собаку словно подменили: носится вокруг с громким лаем. Вот она, отдушина и защита от грусти-печали — Работа. А вечером, перед тем, как заступить на охрану ММГ, под гитарные аккорды Давида Мачавариани споем «…я тоскую по родной стране, по ее рассветам и закатам. На афганской выжженной земле спят тревожно русские солдаты». Прошел январь. Наметилась теплая погода с небольшими дождями. В небе можно наблюдать перелетных птиц, устремившихся в сторону Союза. Вчера нам сообщили, что скоро из Союза пойдут колонны с грузами для ММГ и продовольствием для местного населения. Я понял: для нас с Ойданом настанут жаркие рабочие дни. И действительно, через два дня нас отправили с бронегруппой на Андхой — там базировалась усиленная застава от нашей ММГ. Час на сборы, загружаю свои пожитки в БМП (боевую машину пехоты), размещаемся с Ойданом в десантном отделении. Захлопнулись люки, и колонна, лязгая гусеницами, двинулась в путь. Под шум и грохот, обняв собаку, я уснул. Проснулся от внезапно наступившей тишины. Открыв люк, выбираемся на свет Божий. Прибыли в Андхой: на первый взгляд — что-то типа крепости, по углам посты наблюдения, огневые позиции по четырем сторонам. Здесь нам предстоит служить дальше. Меня представили начальнику заставы Олегу Ивановичу Иванову, познакомили с заместителями: капитаном Георгием Викторовичем Расюком и старшим лейтенантом Беляевым. Провели в здание, которое служило одновременно и спальным помещением, и служебным для прапорщиков заставы (разделили двумя шкафами на рабочее и предназначенное для отдыха): в углу — «буржуйка», столы и скамейки, а за шкафами — кровати и тумбочки. Отвожу Ойдана в вольер. Сержанты уже приготовили кашу и, пока мой пес ест, осматриваю теперь уже мое хозяйство: пять вольеров, четыре собаки, кухня, полоса препятствий для собак, место для учебных минных полей. Мне рассказали, что застава расположена в зданиях бывшего кожевенного завода, но теперь здесь военный объект. Между столовой и учебным классом — огневая позиция минометов, на крышах зданий оборудованы огневые позиции, выложенные мешками с песком, для гранатометчиков и снайперов. Внутренний двор завода-крепости изрезан траншеями с ходами сообщения — все, как и должно быть в условиях войны: по ним даже при ракетно-минометном обстреле можно пройти на любую огневую позицию. Еще до обеда я получил оружие, патроны, гранаты, почистил и смазал свой АКС-74, снарядил патронами магазины — отныне автомат постоянно будет находиться у изголовья моей кровати. После обеда Олег Иванович Иванов организовал стрельбы, я проверил бой своего автомата и остался доволен кучностью попаданий. Со склада получил взрывчатку, зажигательные трубки, огнепроводный шнур, капсюля-детонаторы, укомплектовал сумку сапера. Ойдан ожидал меня возле склада. Назавтра до обеда предстояло проверить работоспособность собак на минных полях и заминированных дорогах, а сегодня я поставил саперам задачу подготовить учебные минные поля, заминировать четыре отрезка дорог, уточнил, какими боеприпасами и на какую глубину — с обязательным составлением схем минирования. К сожалению, на инженерном складе были мины только советского производства, а «духи» использовали еще и итальянские, китайские, немецкие, американские и британские. Различие между ними — в химическом составе взрывчатки, весе заряда. Мины могут иметь различные корпуса: металлические, пластмассовые, деревянные, тканевые (бывают и без корпусов); разнятся они и типом поражения (осколочное или фугасное), разновидностями взрывателей и т.д. Задача собак — знать, помнить, различать и обозначать эти опасные «игрушки», спасая людей от смерти и увечий. Опасная, ответственная и тяжелая это работа — искать и обнаруживать тщательно замаскированную в земле или зданиях смерть, поэтому вся надежда была на собак, их чутье. Пластиковые мины не может обнаружить ни один миноискатель — в них всего несколько граммов металла. Следующий день выдался солнечным, но ветреным. Первыми на минное поле вышли мы с собаками. Сначала я проверил в работе заставскую собаку, которая уже два года прослужила и пронюхала километры афганских дорог, имела опыт обнаружения душманских мин, побывала под обстрелами; Ойдан же под настоящими обстрелами еще не бывал. Сидя в пятнадцати метрах от минного поля, он внимательно смотрел, как работает соседка по вольеру. А она, наклонив голову к земле, двигалась зигзагом, сосредоточенно ища знакомые запахи взрывчатки. Усадка. Щупом проверяю правильность обнаружения. Есть! Втыкаю красный флажок, поощряю собаку: «Спасибо, умница, золотая!!!». Снова командую: «Ищи!». Пока дошли до конца участка — еще четыре усадки, и ни одной ложной. После завершения работы сверяюсь со схемой минирования — все точно: пропущенных мин и ложных сигналов нет. Перешли, уже с Ойданом, на второй участок: мой пес демонстрирует полнейшее внимание и сосредоточенность. Потянулись минуты поиска. Ойдан долго принюхивался, и я скорее инстинктивно почувствовал мину; через секунду — есть, усадка. Проверяю щупом — все правильно. Ставлю флажок, благодарю и поглаживаю пса. Проверяю свой участок до конца: еще две усадки — все правильные. Поощряю собаку и радуюсь за себя и за него: спасибо, друг, лицом в грязь не ударил, не опозорил. Рацион питания собак здесь почти такой же, как в ММГ. Чтобы проводить тренировки собак и быть уверенным, что на проводке колонн собаки будут работать безошибочно и не подведут, я должен что-то придумать. Но что? Нужно добавить в рацион мясо — а где его взять? Прошло несколько дней. Зачем-то я зашел в пустующую казарму. Переступил порог здания — и меня чуть не сшибла с ног стая голубей. Идея! Есть выход из тупика, есть мясо — пусть оно пока летающее, но оно есть. Поделился мыслями с капитаном Ивановым — начальник заставы разрешил отстрел птиц, но… Первая сложность в реализации задуманного — меры безопасности, ведь «охотиться» придется из автомата, а у него убойная сила большая… Четыре стены нашей крепости, кирпичные здания — пуля может срикошетить, а здесь люди на постах наблюдения… Как бы кого не убить. Еще одна сложность — голубя нужно бить только в голову, иначе пуля разорвет его. Каждое утро, открыв глаза, я брал у изголовья кровати автомат и выходил на охоту. Собаки кашу с голубятиной ели с удовольствием и работали, не пропуская ни итальянских, ни американских мин. Основательная подготовка к встрече и проводка колонн с грузами давала надежду на то, что подрывов на минах не будет. Подсыхали дороги, дни становились все теплее, чувствовалась весна, кое-где начала пробиваться трава. Меня вызывал начальник заставы и сообщил, что ко мне приехала невеста, велел собираться в Союз. От неожиданности я чуть не сел на собаку вместо скамейки. Радость передалась Ойдану — он бегал, прыгал, лаял, радовался за меня. Он был знаком с моей невестой, но не ревновал. Я отвел Ойдана в вольер, попрощался с ним. Получил инструктаж и список заказов — что кому привезти из Союза. Два БТР выдвинулись на прикрытие вертолетной площадки и заняли позиции, чтобы обеспечить посадку «бортов», не дать душманам их обстрелять. Десятки глаз через прицелы зорко всматривались в близлежащий кишлак, готовые свинцовым дождем уничтожить огневые точки моджахедов. Сначала мы услышали нарастающий рокот двигателей, потом со стороны пустыни вынырнула пара МИ-8. Один из них приземлился, подняв тучу пыли, мы помогли выгрузить продукты, почту, медикаменты, я запрыгнул в грузовую кабину, и через секунду бортмеханик захлопнул дверь. Рев моторов, дрожь корпуса, машина взмыла вверх, промелькнула под машиной наша крепость, мертвый кишлак… Впереди — граница и Союз. Долетели благополучно, из аэропорта на грузовике я добрался до погранотряда. Меня провели к начальнику политотдела — Вера сидела у него в кабинете. Мы вышли в коридор и только тогда обнялись и поцеловались — в тот момент самые счастливые и веселые. Потом бродили по городу, заходили в кафе, магазины, прошлись по рынку, купили продуктов, словом — радовались встрече, жизни, строили планы на будущее. Молодость и любовь — самое прекрасное время в человеческой жизни. Но три дня прошли очень быстро, и я засобирался обратно. Вера наготовила вкусной домашней еды, чтобы угостить друзей на «той стороне». Долетели, приземлились, быстро выгрузились — и «борты» ушли в сторону ММГ Шеберган. Встретились — как будто сто лет не виделись. Раздал письма, посылки; пока накрывали стол — сбегал за собакой (для него я тоже привез угощение). Я не ожидал, что Ойдан настолько соскучился: мгновение — и я лежу на земле, а пес радостно облизывает мое лицо. На следующий день — выезд в город. Три БТР выехало из ворот крепости, мы с Ойданом на головной командирской машине за башней на броне. Везем в афганскую школу книги, тетради, ручки, карандаши и прочие школьные принадлежности, выполняем гуманитарную миссию. При въезде в Андхой посты афганской милиции, нас не останавливают, только улыбаются и приветливо машут руками. Днем город живет обычной суетной жизнью: откуда-то пахнет пловом, открыты дуканы (магазины), работают мастерские, на базаре — бойкая торговля; ночами же — постоянные перестрелки, ракетные обстрелы, «духи» делают попытки взять город под свой контроль. Но с тремя афганскими батальонами не так-то просто разделаться. Да и мы помогаем: попросят поддержки, дадут координаты — наши минометчики всегда отличаются. Вот и школа — двухэтажное здание, побеленное известью, высокий глиняный забор закрывает первый этаж. Возле ворот нас встречают представители местной власти и учителя. Дети с любопытством выглядывают из-за спин взрослых, проявляют интерес, но ведут себя «по-взрослому», с достоинством. Мальчики здесь учатся отдельно от девочек: таковы мусульманские обычаи. Мы спешиваемся, Ойдан остается на броне и наблюдает за тем, что творится вокруг: он теперь «за главного» — охраняет наш БТР. Разгружаем гуманитарную помощь. Короткий митинг, вручаем детям то, что привезли — их радости нет предела. Теперь детишек очень интересует мой пес, но учителя подходить не разрешают. Ко всеобщей радости показываем с Ойданом простенькие цирковые номера и навыки послушания, чем вызываем восторг зрителей. Миссия завершена — прощаемся, уезжаем с чувством светлой радости от этой встречи. Возвратившись в крепость, получаем информацию о том, что вчера во время проводки колонны перед Андхоем при переезде через арык ризеншнауцер младшего сержанта Крупы обнаружил пластиковую «итальянку». Известие радует — значит, работает бородатый. Наступил и наш черед. К выезду все было готово заранее; получив инструктаж, занимаем места на броне. Вырулили на дорогу, выдерживая установленную дистанцию и, поднимая столбом пыль, двинулись в направлении города. Ждем доклада разведки; получив информацию о том, что дорога не минирована и «духов» поблизости нет, двигаемся дальше. Перед переездом через арыки останавливаемся: данные разведки — это хорошо, но переубедиться в достоверности информации не будет лишним. Начали работу, собака ведет себя невозмутимо: голова склонилась к земле, нос втягивает в себя пыль афганской дороги. Внимательно наблюдаю за работой Ойдана: пока нет ничего. Дошел до арыка, обнюхал берег. Вода мутная, проверяю дно щупом — чисто, обыскиваем противоположный берег и продвигаемся дальше по дороге. Мин, слава Богу, нет. Ойдан облизывает нос — теперь он не черный и влажный, а серый и сухой от пыли. Делаю перерыв, водой из фляги обмываю псу нос, даю пить — и по жадности, с какой он пьет, понимаю, что у собаки и в горле пересохло. Делаю промывание носа — не очень приятная процедура. Ойдан чихает, мотает головой, но иначе налет из носовых ходов не удалить. Заняла эта процедура минут десять, но все ожидают завершения работы, поэтому продолжаем, пока не доходим до конца подозрительного участка дороги. Все чисто, можно двигаться вперед. Подъехала головная машина, занимаем свое место в люке за башней. Встречный ветерок приятно охлаждает разгоряченное лицо и тело. По колонне прошел сигнал «Внимание!», впереди замаячила разрушенная мечеть — в ней «духи» нередко делали засады, расстреливая наши и афганские колонны. Мы остановились, изготовились к бою. Принято решение сворачивать вправо и по одному на максимальной скорости проскакивать мимо опасного места, остальные же в это время должны держать мечеть под прицелом. Один БТР миновал опасное место, за ним второй, наш командирский пошел третьим — поравнялись с руинами. Мой автомат направлен в чернеющие дыры развалин, чувствую себя совсем беззащитным: прекрасная мишень. Но под броню нырять уже поздно — мысленно молю Бога, чтобы все обошлось. Левой рукой чувствую, как напряглось тело собаки — ей тоже передалось чувство опасности. Проскочили мечеть, дальше можно двигаться, не проверяя колеи. Мы съехали на целину и пошли в сторону границы — здесь местность ровная, засаде спрятаться негде. До седьмой заставы добрались благополучно, транспортная колонна пересекла границу. Наша бронегруппа берет под охрану транспортные машины (я насчитал двадцать четыре бензовоза и около сорока грузовиков с боеприпасами, продовольствием, строительными материалами, дровами и углем), наш БТР впереди, еще два рассредоточены в середине колонны, один замыкает колонну. Ойдан пока отдыхает в тени под машиной, положив голову на лапы, закрыв глаза — только уши шевелятся. Сон чуткий, по первой команде без потягивания подбегает ко мне, прыгает на броню, занимает «наше» место. Двинулись в обратный путь. Теперь ветер всю пыль, поднятую сотнями колес, гонит на нас — надеваю мотоциклетные очки; пыль набивается в нос, от нее першит в горле. Пытаюсь дышать через натянутую на нос тельняшку — так легче; голову пса укрываю полотенцем, он все время пытается его стянуть. Справа по ходу колонны в поле видны какая-то машина и трактор, наблюдатель в бинокль замечает копошащихся возле этой техники людей, но пока не ясно, кто это — далековато. Слева впереди за арыками тоже замечаем какое-то движение людей — в оптические прицелы и бинокли отчетливо видно, что это «духи»: прикрываясь берегами арыков, они устанавливают крупнокалиберные пулеметы и безоткатные орудия. По команде колонна остановилась, водители и старшие грузовиков заняли оборону возле своих машин. Три БТР, включая наш командирский, выдвинулись к арыку и, рассредоточившись, тоже заняли оборону. Стрелки и пулеметчики справа и слева от бронемашин начали оборудовать огневые позиции. Наблюдатели насчитали свыше трехсот душманов, а нас — всего 120 человек вместе с водителями и старшими грузовиков. Местность практически ровная, если грянет бой — уничтожат «духи» колонну. Старший колонны вышел по радио на связь с полевой оперативной группой и доложил обстановку; там поняли ситуацию и обещали прислать вертолеты, но час нужно продержаться. «Духи» огня почему-то не открывают, не пытаются атаковать — и мы выжидаем. Эти 40-50 минут казались невообразимо долгими, но тут произошло невероятное: душманы начали отступать, унося вооружение и боеприпасы, пока совсем не исчезли в разветвлениях арыков. Вертолеты прилетели спустя 15 минут после ухода банды, и под прикрытием с воздуха мы благополучно пришли к своей крепости. Нервное напряжение отпустило, когда мы вошли в канцелярию и я сбросил бронежилет, снял подсумок с магазинами, а автомат занял место у изголовья кровати. Набрал в миску воды, попоил Ойдана, он лег возле кровати — я не стал отводить его в вольер, пусть отдохнет рядом со мной. Только теперь усталость дала о себе знать. Да, неспокойный был сегодня день, а сколько их еще будет — дней, ночей, вечеров, рассветов... Прости, дружище Ойдан, за то, что втянул тебя в эту войну, но без твоей помощи не обойтись, ты здесь очень нужен, поверь. Вся надежда на тебя и твоих сородичей, вы вместе с нами — людьми тянете лямку этой войны. Спасибо вам за поддержку, выручку и спасение. За вашу терпеливость и преданность вы заслужили наивысшей похвалы, благодарности и уважения.(Продолжение следует.)
Все написано верно, еще до этого Гула был в Афганистане бойцом в Красной армии, потом Озерская школа прапорщиков, у меня в 1 автороте проходил стажировку на должности старшины, потом его куда направили по распределению, а встретились мы с ним в Андхое. Беляев с.б.
Отлично написано. Спасибо за похвалу собакам, если не ошибаюсь то с начала 86 года и до моего дембеля у нашей ММГ-1 Меймене подрывов не было. Моя Альфа стала как талисман на операциях. Жаль ее, погибла бедная. Пусть спит спокойно, мы о тебе помним.
Может у кого-то есть продолжение воспоминаний Василия Гулы? Очень бы хотелось их увидеть, хорошо написано, подмечены многие "нюансы" нашей службы и верно переданы ощущения, которые большинство из нас испытывали там. Может у кого есть связь с автором?
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
